В 1975 году я получил удар ножом в грудь у дверей моей квартиры. Убийца промахнулся: нож прошел в нескольких миллиметрах от моего сердца.

Его схватили соседки и арестовали. У него, кажется, не было никаких политических мотивов: его вывело из себя то, что я, что я внедрил в его голову звукоулавливатели.

В больнице я получил телефонный звонок. Он был от представителя Организации освобождения Палестины, который передал мне наилучшие пожелания Ясира Арафата.

Еще через несколько минут ко мне пришел посетитель: генерал Рехавам Зееви, крайне правый деятель, известный под именем Ганди. Весь больничный персонал раскрыл рты от изумления.

– Какое у тебя оружие? – спросил он.

Я ответил, что "Уэбли", револьвер британского производства.

– Никуда не годится. Курок в нем совсем открытый. А где ты его носишь?

Я ответил, что обычно ношу на поясе.

– Еще хуже, – заметил он. – Пока достанешь его, тебя прикончат.

Он показал мне свой: специальный "Кольт" для телохранителей с курком, который не выступает из корпуса и поэтому может быть постоянно на взводе без опасности случайного выстрела.

– Ты должен всегда держать его в руке, – посоветовал Ганди.

Я последовал его совету и 15 лет постоянно держал пистолет в руке, если не был дома или в редакции. Я придумал способ, как его скрывать, не снимая палец с курка. Никто ничего не заметил.

Через 15 лет, когда мой журнал, "Хаолам Хазе", закрылся, я сходил в полицию и отдал им две свои ручные штучки в подарок.

Я ВСПОМНИЛ этот случай, когда в одной телевизионной программе на этой неделе было представлено расследование жизненного пути Зееви, открывшее публике, что он убивал пленных, был серийным насильником, содействовал крупным фигурам из преступного мира и еще много чего.

Ситуация оказалась еще более неловкой, поскольку несколько лет назад Кнессет принял специальный закон об "увековечении наследия" Зееви.

C чего бы это? Да, он был из самых крайних "правых". Когда умеренно левый Ицхак Рабин был убит евреем, в отношении его был принят такой закон. "Правым" тоже захотелось иметь своего мученика, и они выбрали на эту роль Зееви, убитого арабами 15 лет назад.

Телевизионная программа вызвала нервотрепку и смятение. Что теперь делать? И дальше увековечивать память об убийце пленных, да еще и насильнике? Отменить закон? Никто понятия не имеет – на том и замерло.

СОБСТВЕННО для меня в телевизионных откровениях не было почти ничего нового. Мои отношения с этим человеком всегда шли в нескольких разных плоскостях. Наши политические позиции были диаметрально противоположны. В личном плане, мы принадлежали к одной группе: участников войны 1948 года.

Наши отношения начались в 1953 году, когда группа молодчиков среди ночи напала на меня на улице перед редакцией. Я едва успел влезть в мой крытый джип, как они набросились с толстыми палками. Вытащить меня из машины им не удалось, но они переломали мне пальцы обеих рук.

(Конец оказался счастливый. Поскольку я не мог выполнять самых элементарных действий, девушка, которой я почти не знал, вызвалась остаться у меня для помощи на неделю или чуть дольше. Звали ее Рахель, и оставалась она со мной 58 лет, до своей смерти.

["Рахель" - статья Ури Авнери, написанная после ее смерти - http://left-liberal-il.livejournal.com/757275.html zope.gush-shalom.org/home/ru/avnery/1307286261 ]).

Возник вопрос: кто направил этих бандитов на меня? Моя первая мысль была об Ариэле Шароне, командире "Подразделения 101", которое устроило страшную резню в деревне Кибия. Мой журнал осудил эту акцию.

Потом я подумал о "Шин-Бет" – секретной службе, начальник которой испытывал ко мне патологическую ненависть.

Позднее я получил конфиденциальное сообщение от Зееви о том, что ответственным был Моше Даян. Он посоветовал мне быть осторожнее. Зееви был родственником одной моей сотрудницы, а Даян, беспощадный борец с арабами, уже стал моим заклятым врагом.

РЕХАВАМ ЗЕЕВИ был сыном своего времени. Даже прозвище его было характерным: он появился на школьном вечере, обмотавшись простыней, что придало ему сходство с прославленным индийским лидером. Кличка привязалась к нему, хотя Зееви, предпочитавший насилие, был полной противоположностью Ганди.

Еще подростком он вступил в полуподпольную военизированную сионистскую организацию "Пальмах". Во время войны 1948 года он был отважным солдатом, но ничем, кроме отваги, не отличился. Позднее, став к 1951 году командиром батальона, он принял участие в битве с сирийцами при Тель-Мутилла, окончившейся катастрофой. С тех пор войсками он не командовал, но упорно поднимался по карьерной лестнице, благодаря, я думаю, своему несомненному таланту организатора.

Его считали ненадежным и недисциплинированным. Однажды его остановили на иорданской границе, которую он хотел перейти, чтобы освободить попавшего в плен солдата.

Он был членом выдающегося генерального штаба под командованием Рабина, который одержал потрясающую победу в Шестидневной войне 1967 года, но никогда не командовал войсками. После войны, в качестве начальника командования Центрального фронта, он принял участие во многих охотах на людей.

Для него такие охоты стали своего рода спортом. Арабы с Западного берега, бежавшие во время войны за реку Иордан, пытались по ночам вернуться в свои дома. Многие попадали в армейские засады. Командиру фронта быть там не полагалось, но он не мог лишить себя такого удовольствия и даже приглашал в свой вертолет гражданских друзей: актеров, авторов песен и другой богемный люд. Изловленных арабов убивали на месте.

Когда потрясенные солдаты рассказали мне об этом, я написал Рабину, который всё еще был начальником генерального штаба. В негласной переписке он обещал мне вмешаться.

В то время я был депутатом Кнессета. Когда мне стало известно о конкретном случае такого убийства, совершенного Зееви, я представил соответствующее предложение для внесения в повестку дня. Оно было передано на рассмотрение секретного комитета. Вскоре я получил секретное уведомление Хаима Бар-Лева, нового начальника генерального штаба, который пользовался уважением как достойный офицер. Он сообщил мне, что убийцей в том случае был не Зееви, а другой офицер, позднее погибший в бою.

БЛАГОДАРЯ особому таланту саморекламы, Зееви становился знаменитостью. В это "Безрассудное время", как я назвал горячечные шесть лет между славной Шестидневной войной 1967 года и катастрофической "Войной Судного Дня" 1973 года, на офицера в большом чине смотрели как на полубога. Зееви производил впечатление своими умопомрачительными выходками. Однажды он, к восторгу именитых гостей, привел в штаб живую львицу.

В это время стали известны его сексуальные связи с солдатками, не вызвавшие тогда больших возражений, но в разоблачениях на прошлой неделе они сыграли главную роль. Женщины засвидетельствовали десяток или больше случаев, когда Зееви брал силой девушек, обычно подчиненных ему по службе. Некоторых он зверски изнасиловал.

За последние годы отношение к изнасилованиям резко изменилось. В 50-60 годы мужчины считали это скорее забавой. "Если она сказала "Нет", что она имела в виду?" – спрашивает популярная песенка. Мужчины, в общем, считали, что на самом деле она "хочет этого", а ее отказ одно притворство в угоду приличия.

В армии в целом было принято, что офицер имеет право на секс с подчиненными ему женщинами: это одна из привилегий звания. В средние века знатные господа имели "право сеньора" или "право первой ночи", то есть могли брать себе девушек в ночь их свадьбы. (Был ли на самом деле такой обычай, сомнительно).

Офицеры считали, что у них такое право в какой-то степени есть. Знаменитая фраза авиаторов: "Лучшие мужчины – пусть идут в пилоты, а лучшие женщины – к пилотам".

Когда я служил в армии, меня удивляло, что у многих солдаток не было никакого иного занятия, кроме как готовить кофе офицерам. В Израиле женщины подлежат призыву наравне с мужчинами. Когда я стал редактором журнала "Хаолам Хазе", одна из первых статей в нем требовала отмены обязательной службы для женщин. Назначьте им достаточное денежное довольствие и оденьте их в красивую форму, и тут же явится масса доброволок для настоящей работы.

Когда я представил эту статью военному цензору, начальник генерального штаба прислал ко мне своего представителя, пригрозившего порвать со мной всякие отношения, если я опубликую эту статью. Разумеется, я ее опубликовал, и за следующие 40 лет армия не купила ни одного экземпляра моего журнала. (И всё же он оставался самым популярным журналом в армии).

Общая атмосфера в армии объясняет, почему Зееви сходили с рук все его, многие омерзительные, выходки: об этом рассказали жертвы в телевизионном репортаже. В то время женщины боялись или стыдились говорить об этом.

НИКАКОГО шанса стать начальником генерального штаба у Зееви не было, он ушел из армии и посвятил себя другой своей страсти: любви к стране.

Обычно "Любовь к стране " – пустая фраза, но в сионистском употреблении – это абстрактный синоним национализма. Для Ганди эта любовь была вполне предметной: преданность настоящей стране, каждому ее уголку, ее прошлому и ее настоящему.

На этом мы метафорически сошлись. Я верю, что любовь к стране, как бы ее ни называли – Палестиной или Эрец Исраэль – может послужить основой крепкой связи двух человек. Для этого оба должны научиться с юных лет смотреть на историю страны, как на нечто целостное во все века: при хаананитянах, филистимлянах, самаритянах, евреях, греках, римлянах, византийцах, арабах, крестоносцев, мамлюках, оттоманцах, палестинцах, сионистах, британцах, израильтянах и всех, кто между ними – как на единый поток исторических последовательностей.

У меня появился партнер в этом увлекательном занятии: Зееви. Его назначили директором небольшого тель-авивского "Музея страны", который он, со всем своим пылом организатора, вскоре превратил в очень заметное учреждение, переименовав его в "Музей Эрец Исраэль". В нем прославлены все этапы истории страны.

Зееви также написал несколько отличных книг о разных ее частях. Он присылал мне экземпляры каждой из них с теплым посвящением.

СОВСЕМ другой чертой его сложного характера была его близость к преступному миру.

В 1970-х полиция и СМИ завели речь об "организованной преступности" в Израиле, главным образом, о контрабанде тяжелых наркотиков. Некоторые из лидеров были известны в богемных кругах Тель-Авива. Зееви был с ними на дружеской ноге.

Однажды два человека из этих кругов были убиты их соперниками. Полиция перехватила телефонные звонки, которые предполагаемые убийцы сделали Зееви в этот вечер с просьбой немедленно прийти. Он это обещал.

Начались яростные споры о роли Зееви в этом деле. Я уже собирался написать о них в моем журнале, когда получил срочный звонок от Зееви с просьбой о немедленной встрече. Я пригласил его к себе домой.

– Правда в том, что в тот вечер я должен был встретиться девушкой, с которой у меня близкие отношения, – признался он, – и я использовал своих друзей для алиби. Если ты напишешь об этом, жена разведется со мной.

Я не поверил ни единому его слову.

В КОНЦЕ концов, Зееви стал активным политиком с лозунгом "добровольный трансфер", предполагавшим, что в один прекрасный день миллионы арабов с Западного берега, а, возможно, также из Израиля, покинут страну в обмен на достойную компенсацию. Поскольку ни один человек в здравом уме не мог в это поверить, было ясно, что фактически речь шла об изгнании силой.

Еще до Зееви нечто подобное предлагал откровенный фашист Меир Кахане, изгнанный из Кнессета Верховным судом. Но Кахане был недавним иммигрантом их США, иностранцем и вызывал всеобщее отвращение. Зееви же был стопроцентным израильтянином, и к его фашистским идеям относились терпимо.

Он оставался в Кнессете 12 лет и был назначен министром туризма. Жить он предпочел в гостинице в оккупированной восточной части Иерусалима. Как настоящий мачо он с пренебрежением относился к телохранителям, которые были у других министров. В какой-то день арабские служащие гостиницы убили его.

В ОБЩЕМ, Ганди оставался всю жизнь незрелым израильским подростком, а в очках казался скорее студентом, чем солдатом.

Однажды у меня зашел разговор о нем с Ицхаком Рабиным, его прежним командиром. Рабин отзывался о Зееви с некоторым пренебрежением, но всё же воспринимал его как "одного из шайки".

Закон возвел его на пьедестал национального героя, определив ему особый "День памяти", когда школьники по всей стране должны будут изучать его "наследие".

Затея, нелепая с самого начала, стала полной блажью.