НА ПЯТЫЙ день Шестидневной войны в 1967 году я опубликовал открытое письмо Премьер-министру Леви Эшколю. Израильская армия только что одержала победу на Западном берегу, в Восточном Иерусалиме и в полосе Газы, и я предложил, чтобы Эшколь немедленно предложил палестинскому народу создать здесь Государство Палестина в обмен на мир с Израилем.

В то время я был депутатом Кнессета. Через два дня после окончания войны Эшколь пригласил меня встретиться с ним в его кабинете в здании Кнессета.

Он выслушал меня и ответил с отеческой улыбкой: «Ури, какой из тебя торговец? В начале переговоров предлагают минимум и требуют максимума. Тогда начинается торг, и стороны, в конце концов, приходят к соглашению где-то посередине. А ты хочешь предложить всё еще до того, как переговоры начались?»

Я жалко возразил, что это, может быть, правильно при обычных сделках, но не когда дело идет о судьбе народов.

(Министр торговли, Хаим Цадок, очень толковый юрист, вскоре преподал мне еще один урок сионистской мудрости. Я спросил его, какую часть недавно оккупированных территорий правительство готово вернуть. Он ответил: «Это просто. Возможно, что мы не вернем ничего. Если они надавят на нас, мы отдадим кусочек. Если надавят сильнее - отдадим кусочек побольше, а если они надавят очень сильно, мы вернем всё». В то время «вернуть» означало вернуть Королю Иордании).

Никакого серьезного давления не было. Израиль удержал всё.

Я ВСПОМНИЛ об этом эпизоде, когда смотрел вторую часть отличного сериала Равива Друкера (Raviv Drucker) об покойных премьер-министрах Израиля. За Бен-Гурионом последовал Леви Эшколь.

Друкер изобразил Эшколя как милого, но слабого человека и неловкого политика, случайно оказавшегося на этой должности, когда разразилась самая судьбоносная война, результаты которой определили нашу историю вплоть до сегодняшнего дня. Крошечный Израиль стал региональной державой с большими оккупированными территориями на севере, востоке и западе. Строптивые генералы вертели Эшколем как хотели его, и под их давлением он принимал решения, с которыми не был согласен. Поэтому теперешняя ситуация Израиля сложилась почти случайно.

Все факты в фильме Друкера тщательно выверены, как в и серии о Бен-Гурионе. В фильме много новых, даже для меня, откровений.

Думаю, что данная Эшколю характеристика не вполне точна. Да, Эшколь был приятным человеком, скромным и умеренным, но в нем была твердая сердцевина: упрямая вера в сионистскую идею.

До назначения его Премьер-министром по общему согласию «Аводы», когда Бен-Гурион стал невыносим и был выброшен, Эшколь занимался поселениями. Его решимость заселить евреями землю, принадлежавшую арабам, была неколебима.

Между нами возникли странные отношения. Я был вредным дитятей Кнессета, крайней оппозицией в единственном лице, ненавидимой правящей «Аводой». Я сидел в зале Кнессета как раз под трибуной спикера: идеальное место, чтобы спикера прерывать.

Эшколь говорил отвратительно, и был мукой стенографисток. Его фразы не имели ни начала, ни конца. Когда я прерывал его замечанием, он забывал, что он собирался сказать. Он обращался ко мне и отвечал очень дружелюбно, чем доводил до бешенства своих коллег по партии.

Никаких иллюзий у меня не было. Именно при его правительстве Кнессет принял закон, совершенно откровенно направленный на то, чтобы закрыть мой еженедельный журнал, ненавидимый правящей партией (именно этот факт побудил меня добиваться избрания в Кнессет).

КОГДА разразился ближневосточный кризис 1967 года, Эшколь, занимавший посты Премьер-министра и Министра обороны, избегал решительных действий. Израилю угрожали три арабские армии, и американское согласие на израильскую атаку не было гарантировано. Кризис продолжался три недели, а беспокойство израильского населения росло день ото дня.

Эшколь никак не подходил на роль лидера в период войны. В самый разгар кризиса он решил выступить по радио, чтобы поднять дух нации. Он зачитывал с бумаги заранее подготовленный текст - слишком тщательно подготовленный. Советник поправил рукопись и поменял местами несколько слов. Эшколь, доходя до этих слов, запинался. Выглядело это как проявление нерешительности, и сразу же сформировалось общественное мнение, что Эшколь должен уйти или, по крайней мере, покинуть Министерство обороны.

Группа женщин (прозванных «Виндзорские проказницы») устраивала демонстрации на улицах. Эшколь сдался, и Министром обороны стал Моше Даян.

Армия, которую многие годы превосходно вооружал и готовил Эшколь, одержала блистательную победу. Даян, колоритный одноглазый экс- генерал, стал великим победителем, мечтой всех женщин в мире, хотя его вклад в победу был минимален.

Когда всё завершилось, статус Эшколя в глазах общества оставался невысок. Израиль стал милитаристской страной, генералы - национальными героями, а весьма малосведущий Даян - предметом преклонения.

И ТОГДА, менее через два года после войны, Эшколь неожиданно скончался. Это были два судьбоносных года, в течение которых нужно было использовать удивительные военные достижения.

Никаких настоящих дебатов не было. Мои друзья и я выступали за создание палестинского государства и не нашли никакой поддержки - ни в Израиле, ни во всём мире. В Вашингтоне, где я побывал, все были настроены против. Даже Советский Союз (и коммунистическая партия Израиля) восприняли эту идею лишь через несколько лет.

Один из доводов против состоял в том, что «арабы Западного берега (избави бог, называть их палестинцами) хотят вернуться к Королю». Поэтому я отправился на Западный берег, чтобы встретиться с местными лидерами. В конце каждого разговора я ставил вопрос в лоб: «Если бы у вас была возможность выбора между возвращением в Иорданию и созданием Палестинского государства, что бы вы предпочли?» И каждый из них ответил: «Конечно, Палестинское государство».

Когда я поднял этот вопрос в ходе дебатов в Кнессете, Даян, тогда еще Министр обороны, сказал, что я вру. Когда я вновь поднял этот вопрос в дебатах с Премьер-министром, Эшколь поддержал своего министра.

Но тогда Эшколь сделал нечто, на что был способен только он: его советник по арабским делам пригласил меня встретиться с ним. Мы встретились в кафетерии для членов Кнессета. «Премьер-министр попросил меня выяснить, на чем основывалось ваше утверждение?» - сказал он.

Я рассказал о моих беседах с различными арабскими лидерами на оккупированных территориях. Он составил подробный протокол и подытожил: «Я во всём согласен с депутатом Авнери, и мы оба считаем, что палестинское государство без Восточного Иерусалима как его столицы немыслимо, но поскольку правительство решило сохранить Восточный Иерусалим при любом мирном соглашении, идея палестинского государства отпадает». (Я недавно передал этот документ в Национальный архив).

Крайне правые требовали уже тогда присоединения всех оккупированных территорий к Большому Израилю, но они были далеки от власти, и мало кто воспринимал их всерьез.

Оставался лишь расплывчатый «иорданский вариант», состоявший в том, чтобы вернуть Западный берег Королю Хусейну при условии, что он отдаст нам Восточный Иерусалим.

Идея была совершенно вздорной и проистекала из полного непонимания арабских реальностей. Король был отпрыском хашимитского семейства, относившегося к семье пророка Магомета. Мысль о том, что он откажется от третьей по значению святыни ислама, места, с которого Пророк вознесся на небеса, была верхом нелепости. Но Эшколь, как и другие министры, понятия не имел об исламе или арабских делах.

ЕДИНСТВЕННЫЙ израильский Премьер-министр, Моше Шарет, знакомый с палестинскими арабами, лишь мельком упомянут в сериале Друкера.

Шарет был вторым Премьер-министром Израиля. Когда Бен-Гурион решил сложить полномочия и уединиться в Негеве, его партия выбрала в качестве преемника Министра иностранных дел Шарета. Поразмышляв около года, Бен-Гурион решил, что всё же желает быть премьер-министром. Поэтому он вернулся в Министерство обороны и через какое-то время - в кабинет премьера.

Шарет был полной противоположностью Бен-Гуриона, и не случайно Друкер лишь походя упоминает о нем. Его считали слабым и малозначащим. Если Бен-Гурион был решителен, храбр и даже авантюрен, о Шарете думали, что он трусоват, и относились к нему презрительно.

Но Шарет, переселившийся в Палестину из Украины в возрасте 12 лет, два года прожил среди арабов. В отличие от других премьеров, он говорил по-арабски, мыслил по-арабски и понимал арабов. Даже внешне, с тщательно ухоженными усами, он был несколько похож на араба.

Когда Бен-Гурион вернулся из самоизгнания в Негев, он обдумывал план вторгнуться в Ливан, назначить там христианского диктатора и превратить эту страну в первое арабское государство, которое заключит мир с Израилем. Шарет, всё еще остававшийся Премьер-министром, считал эту идею неразумной. Но он не осмелился выступить против Бен-Гуриона публично. Он отправился домой и написал Бен-Гуриону письмо, в котором перечислил все свои возражения против этой идеи, и план был отвергнут.

В следующем поколении фаворит Бен-Гуриона Ариэль Шарон, тогда Министр обороны, осуществил план Бен-Гуриона с результатами, которые в точности предсказал Шарет, но это не помогло восстановить репутацию Шарета.

Шарет был весьма тщеславен. Однажды мы встретились у подножья горы Метсада (Масада) в начале крутого подъема к вершине. Он взошел за пять минут: немалое достижение для человека в его возрасте. Но я по ошибке сообщил в своем журнале, что у него на это ушло 105 минут. Он был так разгневан, что прислал мне официальное письмо, требуя опровержения и извинения. Я, разумеется, согласился.

Шарет умер рано, огорченный и разочарованный. И всё же, я думаю, что он заслуживает отдельной главы в прекрасном сериале Друкера.