Я УЖЕ ПРОКОММЕНТИРОВАЛ большинство эпизодов, относящихся к первым израильским премьерам в сериале Равива Друкера «Капитаны» (Raviv Drucker 's TV series "The Captains") и должен вернуться к одному из еще не прокомментированных, об Ицхаке Рабине.

Скажу с самого начала: мне нравился этот человек.

Он был из тех людей, какие мне по сердцу: честный, логичный, прямолинейный, сосредоточенный на главном.

Никакого вздора, никакой пустой болтовни. Вы входили в его кабинет, он наливал вам неразбавленный виски (воду он, кажется, терпеть не мог), приглашал вас сесть и задавал вопрос, который вынуждал вас перейти к сути дела.

Как ободряющие, по сравнению с другими политиками. Но Рабин не был настоящим политиком. Он был военным до мозга костей. Это был человек, который мог бы изменить историю Израиля.

Поэтому его убили.

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫМ фактом в его жизни было то, что в возрасте 70 лет он полностью изменил свое мировоззрение.

Он не был прирожденным миролюбцем. Отнюдь.

Рабин был ортодоксальнейшим сионистом, сражался, не задавая вопросов, в израильских войнах, справедливых и нет. Некоторые из его действий были зверскими, другие - невероятно зверскими. Во время первой интифады в полосе Газы, он сказал: «Ломайте им кости», и некоторые солдаты поняли его буквально.

Как же случилось, что этот человек признал палестинский народ (чье существование вообще отрицалось), вступил в переговоры с «террористическим» руководством Палестины и подписал Ословские соглашения?

Мне выпала невиданная удача оказаться, возможно, единственным человеком в мире, который слышал из уст двух главных действующих лиц ословской драмы рассказ о том, как они подошли к поворотному пункту в своей жизни. Я услышал это непосредственно от них (конечно, в разных случаях).

Рассказ Рабина был примерно таким. После войны 1967 года он, как почти все, верил в иорданский вариант. Поскольку никто в это время не верил, что нам позволят удержать оккупированные территории, мы хотели вернуть их Королю Хусейну при условии, что он позволит нам удержать Восточный Иерусалим.

Король однажды объявил, что отказывается от Западного берега, и этот вариант отпал. Один из наших экспертов предложил создать на Западном берегу «Деревенские лиги» и вести переговоры с ними. План лиг вскоре провалился.

В 1993 году в Мадриде была созвана израильско-арабская мирная конференция. Поскольку Израиль не признавал палестинцев, представителей палестинцев с оккупированных территорий включили в иорданскую делегацию. Но когда обсуждение дошло до палестинского вопроса, иорданцы встали и покинули помещение, оставив израильтян лицом к лицу с палестинцами.

Каждый вечер палестинцы говорили израильтянам: теперь нам нужно позвонить в Тунис и получить указания от Ясира Арафата. Ситуация становилась нелепой. Поэтому когда Рабин вновь стал Премьером, он решил, что лучше вести переговоры с Арафатом напрямую.

(В изложении Арафата история была аналогичной. Мы начали вооруженную борьбу и не смогли сломить Израиль. Тогда произошло нападение арабских армий. В начале Октябрьской войны арабы действительно одержали блестящую победу, и, тем не менее, проиграли войну. Я понял, что победить Израиль мы не сможем, и решил заключить c ним мир).

В ГЛАВЕ, посвященной Рабину, Друкер , я полагаю, не точен.

Он считает Рабина слабым деятелем, которого втянул в Осло Шимон Перес, тогдашний Министр иностранных дел. Я, как свидетель, могу утверждать, что он совершенно неправ.

Я впервые повстречался с Рабиным в плавательном бассейне. Я разговаривал в Эзером Вейцманом, тогдашним командующим ВВС, который раздражал Бен-Гуриона очень обидными шутками. Рабин появился, как и мы, в купальном костюме. Меня он проигнорировал и обратился прямо к Эзеру: «У вас что, других забот мало, и вы решили вести открытый разговор при Ури Авнери?»

В следующий раз я повстречался с ним в 1969 году, когда он был послом в Вашингтоне. У нас состоялся долгий разговор, в котором я доказывал, что единственный способ защитить будущее Израиля, это заключить мир с палестинским народом под руководством Арафата. Позиция Рабина была прямо противоположной.

После этого мы встречались много раз. Моя знакомая, скульптор Илана Гор, была одержима идеей свести нас в разговоре. Поэтому она устраивала вечера в своей студии в Яффа, настоящая цель которых состояла в том, чтобы между нами состоялась встреча. Обычно мы встречались в баре, и после того, как другие расходились по домам, усаживались и толковали. О чем? Ну, конечно, о палестинском вопросе.

Когда я начал негласные обсуждения с представителями Арафата, сперва с Саидом Амами, а затем с Исамом Сартави, я зашел к Рабину в его премьерский кабинет и рассказал ему о них. Рабин дал характерный для него ответ: «Я с тобой не согласен, но не запрещаю таких встреч, и если ты услышишь что-то, о чем, по твоему мнению, должен знать Премьер-министр Израиля, моя дверь для тебя открыта».

После этого я принес ему несколько посланий Арафата, которые он проигнорировал. Они касались не столь уж существенных инициатив, но Рабин сказал: «Если мы начнем двигаться по этому пути, он неизбежно приведет нас к палестинскому государству, которого я не желаю».

Арафат, очевидно, хотел завязать контакты с Рабиным. Думаю, что в этом состояла его главная цель, когда он принял меня в осажденном Бейруте. (Я вообще был первым израильтянином, с которым он встретился).

Мне хотелось бы искренне верить в то, что именно я убедил Рабина радикально изменить свои взгляды и вступить в сделку с палестинцами, но я в этом сомневаюсь. Рабина убедил сам Рабин, убедила его собственная логика.

Историческая ошибка Рабина состояла в том, что, добившись прорыва в Осло, он не устремился вперед и не заключил мир. Он действовал слишком медлительно и осторожно. Я часто сравнивал его с генералом, прорвавшим вражеские линии, но вместо того, чтобы бросить все свои силы в прорыв, замедлил наступление и остановился. Что стоило ему жизни.

Это была не единственная его ошибка такого рода. Накануне Шестидневной войны, когда он был Начальником Генерального штаба, затянувшееся ожидание - или усиленное курение - привело к нервному срыву. Он выбыл из строя на целые сутки в пик напряжения, когда командование принял на себя его заместитель Эзер Вейцман.

Это, однако, не помешало Рабину достичь в той войне исторической победы с наилучшим Генеральным штабом, который Израиль имел за свою историю. Рабин составлял этот штаб терпеливо, на случай необходимости.

Много лет спустя, когда Рабин был избран Премьер-министром, Эзер открыто предупредил общество, что он не годится для такой роли. В памятной сцене Ариэль Шарон заперся в телефонной кабине с кучей жетонов и обзвонил редакторов всех газет в стране, заверяя их, что Рабин на эту роль годится.

Полагаю, что действуя в своей медлительной манере, Рабин, в конце концов, достиг бы мира с палестинским народом и способствовал бы созданию палестинского государства. Первоначальная предубежденность к Арафату сменись взаимным уважением. Арафат тайно бывал у него дома.

ГЛАВНАЯ тема в фильме Друкера - вошедшая в пословицу враждебность между Рабиным и Пересом. Они на дух не переносили друг друга, но не могли друг от друга избавиться. Я уподобил бы их сиамским близнецам во взаимной вражде

Началось это с самого начала. Рабин бросил занятия в высшей школе (архитектура), чтобы вступить в «Пальмах», полевые войска подпольной армии. Когда разразилась война 1948 года, он стал полевым командиром.

Перес в армии вообще не служил: Бен-Гурион послал его за рубеж закупать оружие. Дело, конечно, важное, но разве нельзя было поручить его 60-летнему? Пересу было 24 года - он на две недели старше меня.

С тех пор всё наше поколение ненавидело его, и это клеймо осталось на нем навсегда. В этом одна из причин, почему он ни разу в жизни не победил на выборах. Но он был мастером интриги, и острый на язык Рабин придумал ему знаменитое прозвище: «неустанный интриган».

И, чтобы закончить, примечательным камнем преткновения был ословский прорыв. Перес был тогда Министром иностранных дел и настаивал, что эта честь принадлежит ему.

Однажды со мной случилось странное событие. Меня известили, что Перес хочет встретиться со мной. Мы были заклятыми врагами, и удивился приглашению. Когда я пришел, Перес прочел мне полновесную часовую лекцию, почему нам так важно заключить мир с палестинами. Поскольку несколько десятилетий это было главной темой моей жизни, а Перес всегда решительно возражал против этого, ситуация стала сюрреалистической. Я слушал и недоумевал, к чему он клонит.

Вскоре, когда об Ословском соглашении стало уже всем известно, я понял смысл этой сцены: Перес прилагал усилия к тому, чтобы эта честь досталась ему.

Но именно Рабин, Премьер-министр, принял решение и взял на себя ответственность. Поэтому он был убит.

И вот завершающая сцена: убийца с пистолетом в руке стоит в шаге от лестницы, поджидая, когда Рабин спустится. Но первым прошел Перес.

Убийца пропустил его целым и невредимым - величайшее оскорбление.