ОСЕНЬЮ 1948 года, после восьми месяцев непрерывных боев, мне присвоили высокое звание капрала. После краткого курса для командиров отделения я получил право выбрать себе солдат - новых иммигрантов из Польши или Марокко.

(Всем хотелось получить болгар, но их уже разобрали. Считалось, что они умелые, дисциплинированные и стойкие воины).

Я выбрал марокканцев. Еще в моем подчинении оказалось двое тунисцев и пятеро турок - в общей сложности, 15 человек. Всех их только что доставили по морю, и никто из них не говорил на иврите. Как же объяснить им, что ручная граната обладает высокой траекторией и острым углом спуска?

К счастью, один из них немного понимал иврит и переводил мои объяснения на французский, а один из турок немного знал французский и переводил на турецкий. Так что, мы поладили.

Это было непросто. Обнаружился ряд психологических проблем, но я решил приспособляться, насколько мне это удастся. Например, однажды нам приказали отправиться на берег моря и набрать грузовик песка, чтобы установить в лагере еще несколько палаток.

Когда мы прибыли на пляж, никто из солдат не сдвинулся с места. «Мы прибыли в эту страну, чтобы воевать, а не работать!» - объяснил один из них.

Я был ошеломлен. Что делать в такой ситуации? Никаких подсказок на этот счет учебный курс не давал. Тут у меня возникла идея, и я сказал: «Вы совершенно правы. Поэтому садитесь в тень под деревом и получите удовольствие».

Сам я взял лопату и начал копать. До меня донесся их шепот. Потом один из них встал и взял лопату, а за ним другой. В конце концов, мы все славно потрудились.

К НЕСЧАСТЬЮ, мы оказались исключением. Большинство ашкеназов (евреев европейского происхождения), родившихся в этой стране или иммигрировавших несколькими годами ранее, считали, что они уже исполнили свою роль, перенесли достаточно страданий, и теперь пришла очередь выходцев с Востока. Культурные различия были огромны, но никто не обращал на них внимания.

Вскоре после этого происшествия, нас на несколько часов отпустили в увольнение в Тель‑Авив. Когда я забрался на грузовик, я заметил, что некоторые солдаты моего отделения остались внизу. «Вы что, спятили? - крикнул я. - Побывать в Тель-Авиве - такое удовольствие!»

• Не для нас, - ответили они. - Девушки там избегают нашего общества и дразнят нас «марокканскими секачами».

Действительно, было несколько случаев, когда запальчивые марокканцы, ощутив себя оскорбленными, бросались на обидчиков с ножами.

Мое отношение к «моим марокканцам» оправдалось. Когда я был тяжело ранен, четверо из них вынесли меня под вражеским огнем. Они подарили мне более 70 лет жизни (на этот момент).

Через несколько лет, став главным редактором журнала, я опубликовал серию расследований под заголовком «Клали они на черных» («They Fuck the Blacks»). Материалы содержали разоблачения случаев дискриминации выходцев с Востока (которых прозвали «черными», хотя кожа у них смуглая). Эти материалы вызвали бурю возмущения по всей стране. Само предположение о дискриминации яростно отвергалось.

В конце 1950-х незначительный инцидент в хайфском районе Вади Салиб стал причиной бурных волнений среди восточных евреев. Вся пресса приняла сторону полиции, и мой журнал оказался единственным, оправдывавшим бунтовщиков.

Я НАПОМИНАЮ об этом давнем случае, потому что он неожиданно стал очень актуален.

Телевизионный сериал восточного постановщика, «Салах, это земля Израиля» («Salah, this is the Land of Israel»), вызвал целую бурю. Фильм описывает историю прародителей автора, которые прибыли в Израиль в начале 1950-х годов. «Салах» - это арабское имя.

Они хотели обосноваться в Иерусалиме - единственном месте в стране, которое было им известно. Но вместо этого их привезли в дальний уголок пустыни, высадили с грузовиков и оставили прозябать в палатках без дела, кроме нескольких дней в месяц, когда им предлагали «экстренную работу»: копать ямы для посадки деревьев.

По мнению постановщика фильма Дэвида Дери (David Deri), существовал гигантский «заговор» (это его слово) ашкеназов, цель которого состояла в том, чтобы переселить сюда восточных евреев, выбросить их в пустыне и оставить там, обреченных на голод и лишения.

Дери ничего не выдумывает. Он приводит пространные цитаты из секретных официальных протоколов, в которых подробно изложена эта операция и объяснена национальная необходимость заселения пустых пространств (откуда до этого изгнали арабов).

Все факты верны, но общая картина оказалась искаженной. Объективно ли представил Дери эту главу истории? Разве это не пропаганда?

ПОЗВОЛЬТЕ мне вновь поделиться своим личным опытом.

Я родился в Германии, в зажиточной семье. Когда в 1933 году нацисты пришли к власти, мой отец решил немедленно покинуть Германию и переселиться в Палестину.

Никто не встречал нас цветами. Мы должны были обеспечивать себя сами. Мы привезли большую сумму денег, но отец не был знаком с коммерческими порядками в этой стране, и за год мы всё потеряли.

Ни отец, ни мать не занимались в Германии физическим трудом, а здесь им пришлось тяжело работать 10-12 часов в день. По этой причине я оставил школу после седьмого класса и начал работать в 14 лет, так же как мой брат и сёстры. Никто из нас не ныл, а происходившее в Германии ежедневно напоминало нам, какой участи мы избегли.

Новых иммигрантов ждет нелегкая судьбы, и так было везде. Мы были полны решимости построить «нашу» страну. После Второй мировой войны от иммигрантов с Востока и Запада ожидали того же.

Много позднее я подружился с одним из главных организаторов «абсорбции» иммигрантов в 1950-х годах, Лова Элиавом (Lova Eliav). Он рассказал мне, как иммигрантов с Востока и Запада доставляли в незаселенный район Лахиш, и когда они отказывались сойти с грузовиков, водителям велели включать механизм и их буквально сваливали на землю. Он не стыдился этого: для него это было частью строительства страны.

Лова, кстати, был одним из великих идеалистов. В пожилом возрасте он сам отправился в пустыню на египетской границе, чтобы жить среди людей, для которых он построил новую деревню вдалеке от других.

Дери обнаружил, что «восточные» группы были наводнены полицейскими информаторами. Меня такое открытие рассмешило, потому что для меня не было никакой тайны в том, что секретные службы следили за каждым шагом сотрудников моей редакции и, в первую очередь, за мной.

Дери нисколько не смущает факт, что в эти годы к коммунистам относились гораздо хуже, не говоря об арабских гражданах, испытывавших ежедневные притеснения со стороны военной администрации.

В целом, Дери ничего не исказил и не выдумал, но рассматривает ситуацию вне контекста, как если бы кто-то взял картину Микеланджело и удалил из нее лишь один цвет, допустим, красный. Картина сохранила бы свои основные очертания, но стала бы другой.

ДЭВИД ДЕРИ родился 43 года назад в Йерухаме, одной из деревень, созданных Лова Элиавом и его сподвижниками к югу от Беер-Шевы, в месте, где ничего не было.

И сегодня Йерухам - один из беднейших городов, но существенно продвинулся. Политически он, конечно, твердо ликудовский.

Дери и не пытается дать «уравновешенную» картину. Напротив, он открыто пытается настроить восточных евреев против ашкеназов.

Его политические взгляды мне не известны. Но в реальностях сегодняшнего дня этот фильм подыгрывает кампании Биньямина Нетаньяху, направленной против воображаемой «левой ашкеназийской элиты», включающей СМИ, университеты, полицию и суды (и меня, конечно).

Кстати, Дери - лучший пример того, как через два-три поколения выброшенные в пустыне бедные марокканцы сами становятся новой элитой.